В. Я. Швейцер
От пакта о ненападении 23 августа 1939 года к 22 июня 1941 года
Важнейшей датой прорывного этапа взаимоотношений Германии и СССР стало 3 августа, когда синхронно в Берлине встретились Риббентроп и Г.А. Астахов, а в Москве – Молотов и Ф. фон Шуленбург. По мнению немецкой стороны, эра «политических противоречий» закончилась и, говоря словами Риббентропа, «можно обменяться мнениями более конкретным порядком» [1]. Молотов сохранял свойственную ему осторожность, делая упор на первоочередном решении взаимовыгодных торгового-кредитных проблем в рамках берлинских переговоров. Астахов в переписке с Молотовым отмечал скептицизм немцев по поводу, объявленных в начале августа встреч военных делегаций СССР, Англии и Франции. В этих условиях немцы считают «мыслимым пойти на известную договоренность… чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей» [2]. На эту тему весьма однозначно высказалось и Политбюро ЦК ВКП(б), заявившее в своем решении от 11 августа о желательности «вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чем известить Берлин» [3].
Теперь на первый план выдвигался формат возможных соглашений. Постоянно консультируясь со Сталиным, Молотов внес немецкой стороне предложение заключить Пакт о ненападении, сопроводив его протокольным документом, затрагивавшим вероятные ситуационные последствия этого совместного документа [4]. Именно это приложение к пакту, а не он сам, стали токсичны в международно-правовой практике, что стало предметом острых дискуссий. Проект пакта и протокола к нему были 19 августа переданы Ф. фон Шуленбургу, несколько скорректированы в Берлине и подписаны в Москве 23 августа, для чего из Берлина в советскую столицу прибыл Риббентроп.
Сам Договор (см. ст. 1) не только исключал возможность военного конфликта СССР и Германии, но и действий такого рода «совместно с другими державами». Статья 2 исключала возможность поддержки подписантами внешнего агрессора против договаривающихся сторон. Ст. 4 уточняла изложенные в ст. 2 исключения для подписантов участия в «группировке держав, прямо или косвенно направленной против другой стороны». Ст. 3 и 5 содержали в самой общей форме стремление к консультациям, обмену информацией, «затрагивающей их общие интересы». В Договоре допускалось возникновение «споров или конфликтов», которые должны были разрешиться в порядке дружеского обмена мнениями [5].
Если сам Договор не выходил за общепринятые рамки международно-правовых документов такого рода и являлся элементом двусторонних отношений, то содержание секретного протокола к нему как раз увязывало геополитические интересы СССР и Германии, прежде всего, исходя из становившегося неизбежным военного конфликта Германии и Польши. Кстати говоря, Польша косвенно была обозначена как объект агрессии, т.к., по настоянию немецкой стороны, из ст. 2 была удалена советская оговорка о неподдержке подписантами того из них, кто станет инициатором военных действий. Тем самым Германия неофициально извещала СССР о своих ближайших планах.
В секретном протоколе все было сказано достаточно адресно. Обозначалось «разграничение сфер интересов обеих стран в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства». Независимость последнего, как и его границы, также были отнесены к процессу «дальнейшего политического развития» [6]. Как стало ясно после 22 июня 1941 г., наличие протяженной общей границы с Россией дало очевидное военно-стратегическое преимущество многомиллионным войскам вермахта.
В основном это разграничение проходило по так называемой «линии Керзона». Из протокола следовало, что территориально-политическое переустройство областей, входящих в состав прибалтийских государств, также не за горами. Германия щедро передавала в сферу интересов СССР не только восточную часть Польши, но и принадлежавшую тогда Румынии Бессарабию, а также прибалтийские государства и Финляндию. Как стало вскоре известно, все это легло в основу последующего территориального присоединения Прибалтики и Бессарабии к СССР и предшествовавшей этому «зимней войны» (1939‒1940 гг.) с Финляндией.
В течение последующих десятилетий советско-германский договор и секретные протоколы стали объектами острых политических дискуссий. Вспомним, что Сталин в своем радиовыступлении 3 июля 1941 г. исказил последовательность событий: он утверждал, что именно Германия предложила нам Пакт о ненападении, от которого Советский Союз не мог отказаться. Не смущало Сталина и то, чтобы во главе «миротворцев» стояли такие, по его словам, «изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп». Вполне естественно, что Сталин даже не намекнул на секретный протокол, содержание которого как раз противоречило словам вождя о возможности мирного соглашения при условии, что оно «… не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства» [7].
Уже на излете советской власти была дана объективная оценка как пакту, так и протоколу к нему. Согласно заявлению В.В. Путина, «… Советский Союз дал правовую и моральную оценку так называемому Пакту Молотова-Риббентропа». В постановлении Верховного Совета от 24 декабря 1989 г. официально осуждены секретные протоколы как «акт личной власти, никак не отражавший волю советского народа, который не несет ответственности за этот сговор» [8]. Отметим, что как акт геополитики и пакт, и протоколы к нему категорически противоречили принципам суверенитета и независимости целой группы стран.
При всем негативном отношении к этим документам их нельзя считать главными побудительными мотивами начавшейся 1 сентября 1939 г. Второй мировой войны. Однако именно так интерпретирует их Еврокомиссия в заявлении, приуроченном к 80-летию пакта. Используя метафору упомянутого заявления, «черной страницей» в европейской истории были, прежде всего, Мюнхенские соглашения 1938 г., давшие «зеленый свет» гитлеровской агрессии в Европе. Пакт и протоколы, хотя и не делали чести советскому руководству, однако никак не могли быть равнозначными началу войны против Польши, ставшей для Германии очередным шагом по реализации своих агрессивных планов.
События 1 сентября 1939 г. были вполне ожидаемыми. Немцы, устроив провокацию на границе с Польшей, объявили последней войну, в которую, скорее номинально, нежели реально, включились союзные Варшаве Лондон и Париж. Для СССР подобное начало общеконтинентальной войны было вполне предсказуемо. В.А. Никонов приводит ссылку из дневника Г. Димитрова, который в записи от 7 сентября воспроизвел часть беседы со Сталиным. Последний явно рассчитывал, что война ослабит всех ее участников: «Неплохо, если бы руками Германии было бы расшатано положение богатейших капиталистических стран» [9].
СССР явно не спешил принять участие в дележе польского наследства. Руководство страны отдавало себе отчет в том, что ввод войск на территорию соседнего государства без объявления последнему войны объективно понижал бы международный престиж Советского Союза. Однако из Берлина постоянно звучали предложения к Москве действовать в духе недавних договоренностей. Советские лидеры – в данном случае Молотов – со своей стороны, указывали немцам, что поспешность может «облегчить сплочение противников» [10]. Эту формулировку можно интерпретировать и как намек на поддержку Польши со стороны Англии и Франции. Только после бегства из страны польского правительства, что абсолютно деморализовало польскую армию, советские войска вошли на территорию соседнего государства, заняв ту часть его территории, которая была обозначена в секретном протоколе. Все это было зафиксировано в новом советско-германском «Договоре о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года». В секретном протоколе к нему окончательно определялась новая граница, сложившаяся после соприкосновения обеих армий [11].
Фактическое поражение Англии в «летней войне» 1940 г. с Германией, и ухудшение англо-советских отношений, связанных с финской кампанией Красной армии в 1939‒1940 гг., как и слухи о возможных бомбардировках бакинских нефтепромыслов, открывали Гитлеру перспективы поиска новых договоренностей со Сталиным, которые окончательно воспрепятствовали бы восстановлению отношений между Лондоном и Москвой. В связи с этим большие надежды возлагались на состоявшийся 10–12 ноября 1940 г. визит в Берлин Молотова. Ключевым моментом встречи наркома иностранных дел с Гитлером было предложение фюрера заменить тройственный пакт Германии, Италии и Японии коалицией, в которую, помимо коллаборационистов Франции и испанских франкистов, был бы включен Советский Союз. Гитлер не скрывал, что речь идет о подготовке раздела Британской империи. После военной победы над Великобританией Советскому Союзу предлагалось включить в сферу своего влияния Иран и Индию, а также установить контроль над черноморскими проливами.
Предложения были явно неожиданными для Молотова, – он пообещал обсудить их с советским руководством. Однако Кремль не был готов к такой перспективе. В качестве контрпредложений советская дипломатия выдвинула ряд явно нереализуемых предварительных условий [12]. Ожидаемыми были неприятие Берлином нашего требования вывода из Финляндии немецких войск, появившихся там в 1940 г. без консультации с СССР, несогласие немцев с советско-болгарским пактом о взаимопомощи, а также с созданием советской военно-морской базы в районе черноморских проливов. Позицию СССР следует объяснить не только усложнившимися после немецких побед в 1940 г. в Европе советско-германскими отношениями, но и определенными подвижками со стороны Британии, где к власти пришел кабинет Черчилля, более благожелательный к СССР. Сам Черчилль, по мнению президента России В.В. Путина, относился к числу «ответственных, дальновидных политиков» [13]. Отказ Сталина от планов «распила» Британской империи сыграл положительную роль для будущих союзнических отношений СССР и Британии.
Не добившись успеха в деле разрушения перспектив антигитлеровского сотрудничества, Германия твердо взяла курс на подготовку к войне против СССР. 18 декабря 1940 г. Гитлер подписал план «Барбаросса», в январе 1941 г. начал переброску немецких войск в Болгарию, что Молотов расценил как вторжение в советскую зону безопасности. Наконец, в начале апреля 1941 г. немецкие войска вторглись в Югославию, где за день до этого пришло к власти просоветское правительство генерала Симича.
Все это в совокупности прокладывало путь к 22 июня 1941 г. К сожалению, Сталин и его ближайшее окружение не делали стратегических выводов из складывающейся ситуации. Геополитика, в которую Гитлер втянул наше руководство, осложнила осознание реалий текущей политики, учет как военно-политических угроз, так и возможных альтернатив сотрудничеству с агрессивным фашизмом.
Территориальные приращения на западной границе советского государства не стали выигрышным фактором в условиях очевидных пробелов в организации обороны, впоследствии развалившейся под ударами вермахта. В результате «тяжелейшие военные поражения 1941 г. поставили нашу страну на грань катастрофы» [14]. Вероломство гитлеровского нападения на СССР не снимало с советского руководства исторической вины за неготовность к войне с фашизмом. За победу над ним народы Советского Союза заплатили непомерно высокую цену, которая и до сих пор терзает память наследников Великой Победы 1945 г.
Список литературы
- Белые пятна – черные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях. Москва: Пресс. 2010. с. 153
- Там же с. 153
- Там же с. 156
- Там же с. 156
- История дипломатии. М. 1945. Госполитиздат. сс. 689, 690
- Белые пятна… с. 157
- Дипломатический словарь. Т. 2. М. 1950. Сс. 699-700
- Путин В.В. 75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим. 19 июня 2020 URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/63527 (дата обращения: 01.10.2020) с.7
- Никонов В.А. Российская Матрица. М. Русское слово. 2014. С. 606
- Там же с. 606
- Путин В.В. ук. соц. с. 10
- Никонов В.А. ук. соц. с. 610
- Путин В.В. ук. соц. с. 12
- Там же с. 15
Статья публикуется с любезного согласия В.Я.Швейцера и представляет собой авторскую версию статьи «СССР и Германия в контексте событий 1920-1930 годов»
Первая публикация в оригинале: http://www.sov-europe.ru/images/pdf/2020/6-2020/Shveitser-6-20.pdf
Первоначально статья опубликована в журнале «Современная Европа», 2020, №6 и продолжает тему исследования, которая была начата автором в предыдущем номере журнала: Швейцер В.Я. СССР и Германия в контексте событий 1920‒1930-х годов. Современная Европа, 2020, № 5, с. 193‒203. DOI: http://dx.doi.org/10.15211/soveurope52020193203
© Швейцер Владимир Яковлевич ‒ д.и.н., главный научный сотрудник, руководитель Отдела социальных и политических исследований Института Европы РАН.