В. Я. Швейцер

 От пакта о ненападении 23 августа 1939 года к 22 июня 1941 года

Важнейшей датой прорывного этапа взаимоотношений Германии и СССР стало 3 августа, когда синхронно в Берлине встретились Риббентроп и Г.А. Астахов, а в Москве – Молотов и Ф. фон Шуленбург. По мнению немецкой стороны, эра «политических противоречий» закончилась и, говоря словами Риббентропа, «можно обменяться мнениями более конкретным порядком» [1]. Молотов сохранял свойственную ему осторожность, делая упор на первоочередном решении взаимовыгодных торгового-кредитных проблем в рамках берлинских переговоров. Астахов в переписке с Молотовым отмечал скептицизм немцев по поводу, объявленных в начале августа встреч военных делегаций СССР, Англии и Франции. В этих условиях немцы считают «мыслимым пойти на известную договоренность… чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей» [2]. На эту тему весьма однозначно высказалось и Политбюро ЦК ВКП(б), заявившее в своем решении от 11 августа о желательности «вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чем известить Берлин» [3].

Теперь на первый план выдвигался формат возможных соглашений. Постоянно консультируясь со Сталиным, Молотов внес немецкой стороне предложение заключить Пакт о ненападении, сопроводив его протокольным документом, затрагивавшим вероятные ситуационные последствия этого совместного документа [4]. Именно это приложение к пакту, а не он сам, стали токсичны в международно-правовой практике, что стало предметом острых дискуссий. Проект пакта и протокола к нему были 19 августа переданы Ф. фон Шуленбургу, несколько скорректированы в Берлине и подписаны в Москве 23 августа, для чего из Берлина в советскую столицу прибыл Риббентроп.

Сам Договор (см. ст. 1) не только исключал возможность военного конфликта СССР и Германии, но и действий такого рода «совместно с другими державами». Статья 2 исключала возможность поддержки подписантами внешнего агрессора против договаривающихся сторон. Ст. 4 уточняла изложенные в ст. 2 исключения для подписантов участия в «группировке держав, прямо или косвенно направленной против другой стороны». Ст. 3 и 5 содержали в самой общей форме стремление к консультациям, обмену информацией, «затрагивающей их общие интересы». В Договоре допускалось возникновение «споров или конфликтов», которые должны были разрешиться в порядке дружеского обмена мнениями [5].

Если сам Договор не выходил за общепринятые рамки международно-правовых документов такого рода и являлся элементом двусторонних отношений, то содержание секретного протокола к нему как раз увязывало геополитические интересы СССР и Германии, прежде всего, исходя из становившегося неизбежным военного конфликта Германии и Польши. Кстати говоря, Польша косвенно была обозначена как объект агрессии, т.к., по настоянию немецкой стороны, из ст. 2 была удалена советская оговорка о неподдержке подписантами того из них, кто станет инициатором военных действий. Тем самым Германия неофициально извещала СССР о своих ближайших планах.

В секретном протоколе все было сказано достаточно адресно. Обозначалось «разграничение сфер интересов обеих стран в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства». Независимость последнего, как и его границы, также были отнесены к процессу «дальнейшего политического развития» [6]. Как стало ясно после 22 июня 1941 г., наличие протяженной общей границы с Россией дало очевидное военно-стратегическое преимущество многомиллионным войскам вермахта.

В основном это разграничение проходило по так называемой «линии Керзона». Из протокола следовало, что территориально-политическое переустройство областей, входящих в состав прибалтийских государств, также не за горами. Германия щедро передавала в сферу интересов СССР не только восточную часть Польши, но и принадлежавшую тогда Румынии Бессарабию, а также прибалтийские государства и Финляндию. Как стало вскоре известно, все это легло в основу последующего территориального присоединения Прибалтики и Бессарабии к СССР и предшествовавшей этому «зимней войны» (1939‒1940 гг.) с Финляндией.

В течение последующих десятилетий советско-германский договор и секретные протоколы стали объектами острых политических дискуссий. Вспомним, что Сталин в своем радиовыступлении 3 июля 1941 г. исказил последовательность событий: он утверждал, что именно Германия предложила нам Пакт о ненападении, от которого Советский Союз не мог отказаться. Не смущало Сталина и то, чтобы во главе «миротворцев» стояли такие, по его словам, «изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп». Вполне естественно, что Сталин даже не намекнул на секретный протокол, содержание которого как раз противоречило словам вождя о возможности мирного соглашения при условии, что оно «… не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства» [7].

Уже на излете советской власти была дана объективная оценка как пакту, так и протоколу к нему. Согласно заявлению В.В. Путина, «… Советский Союз дал правовую и моральную оценку так называемому Пакту Молотова-Риббентропа». В постановлении Верховного Совета от 24 декабря 1989 г. официально осуждены секретные протоколы как «акт личной власти, никак не отражавший волю советского народа, который не несет ответственности за этот сговор» [8]. Отметим, что как акт геополитики и пакт, и протоколы к нему категорически противоречили принципам суверенитета и независимости целой группы стран.

При всем негативном отношении к этим документам их нельзя считать главными побудительными мотивами начавшейся 1 сентября 1939 г. Второй мировой войны. Однако именно так интерпретирует их Еврокомиссия в заявлении, приуроченном к 80-летию пакта. Используя метафору упомянутого заявления, «черной страницей» в европейской истории были, прежде всего, Мюнхенские соглашения 1938 г., давшие «зеленый свет» гитлеровской агрессии в Европе. Пакт и протоколы, хотя и не делали чести советскому руководству, однако никак не могли быть равнозначными началу войны против Польши, ставшей для Германии очередным шагом по реализации своих агрессивных планов.

События 1 сентября 1939 г. были вполне ожидаемыми. Немцы, устроив провокацию на границе с Польшей, объявили последней войну, в которую, скорее номинально, нежели реально, включились союзные Варшаве Лондон и Париж. Для СССР подобное начало общеконтинентальной войны было вполне предсказуемо. В.А. Никонов приводит ссылку из дневника Г. Димитрова, который в записи от 7 сентября воспроизвел часть беседы со Сталиным. Последний явно рассчитывал, что война ослабит всех ее участников: «Неплохо, если бы руками Германии было бы расшатано положение богатейших капиталистических стран» [9].

СССР явно не спешил принять участие в дележе польского наследства. Руководство страны отдавало себе отчет в том, что ввод войск на территорию соседнего государства без объявления последнему войны объективно понижал бы международный престиж Советского Союза. Однако из Берлина постоянно звучали предложения к Москве действовать в духе недавних договоренностей. Советские лидеры – в данном случае Молотов – со своей стороны, указывали немцам, что поспешность может «облегчить сплочение противников» [10]. Эту формулировку можно интерпретировать и как намек на поддержку Польши со стороны Англии и Франции. Только после бегства из страны польского правительства, что абсолютно деморализовало польскую армию, советские войска вошли на территорию соседнего государства, заняв ту часть его территории, которая была обозначена в секретном протоколе. Все это было зафиксировано в новом советско-германском «Договоре о дружбе и границе от 28 сентября 1939 года». В секретном протоколе к нему окончательно определялась новая граница, сложившаяся после соприкосновения обеих армий [11].

Фактическое поражение Англии в «летней войне» 1940 г. с Германией, и ухудшение англо-советских отношений, связанных с финской кампанией Красной армии в 1939‒1940 гг., как и слухи о возможных бомбардировках бакинских нефтепромыслов, открывали Гитлеру перспективы поиска новых договоренностей со Сталиным, которые окончательно воспрепятствовали бы восстановлению отношений между Лондоном и Москвой. В связи с этим большие надежды возлагались на состоявшийся 10–12 ноября 1940 г. визит в Берлин Молотова. Ключевым моментом встречи наркома иностранных дел с Гитлером было предложение фюрера заменить тройственный пакт Германии, Италии и Японии коалицией, в которую, помимо коллаборационистов Франции и испанских франкистов, был бы включен Советский Союз. Гитлер не скрывал, что речь идет о подготовке раздела Британской империи. После военной победы над Великобританией Советскому Союзу предлагалось включить в сферу своего влияния Иран и Индию, а также установить контроль над черноморскими проливами.

Предложения были явно неожиданными для Молотова, – он пообещал обсудить их с советским руководством. Однако Кремль не был готов к такой перспективе. В качестве контрпредложений советская дипломатия выдвинула ряд явно нереализуемых предварительных условий [12]. Ожидаемыми были неприятие Берлином нашего требования вывода из Финляндии немецких войск, появившихся там в 1940 г. без консультации с СССР, несогласие немцев с советско-болгарским пактом о взаимопомощи, а также с созданием советской военно-морской базы в районе черноморских проливов. Позицию СССР следует объяснить не только усложнившимися после немецких побед в 1940 г. в Европе советско-германскими отношениями, но и определенными подвижками со стороны Британии, где к власти пришел кабинет Черчилля, более благожелательный к СССР. Сам Черчилль, по мнению президента России В.В. Путина, относился к числу «ответственных, дальновидных политиков» [13]. Отказ Сталина от планов «распила» Британской империи сыграл положительную роль для будущих союзнических отношений СССР и Британии.

Не добившись успеха в деле разрушения перспектив антигитлеровского сотрудничества, Германия твердо взяла курс на подготовку к войне против СССР. 18 декабря 1940 г. Гитлер подписал план «Барбаросса», в январе 1941 г. начал переброску немецких войск в Болгарию, что Молотов расценил как вторжение в советскую зону безопасности. Наконец, в начале апреля 1941 г. немецкие войска вторглись в Югославию, где за день до этого пришло к власти просоветское правительство генерала Симича.

Все это в совокупности прокладывало путь к 22 июня 1941 г. К сожалению, Сталин и его ближайшее окружение не делали стратегических выводов из складывающейся ситуации. Геополитика, в которую Гитлер втянул наше руководство, осложнила осознание реалий текущей политики, учет как военно-политических угроз, так и возможных альтернатив сотрудничеству с агрессивным фашизмом.

Территориальные приращения на западной границе советского государства не стали выигрышным фактором в условиях очевидных пробелов в организации обороны, впоследствии развалившейся под ударами вермахта. В результате «тяжелейшие военные поражения 1941 г. поставили нашу страну на грань катастрофы» [14]. Вероломство гитлеровского нападения на СССР не снимало с советского руководства исторической вины за неготовность к войне с фашизмом. За победу над ним народы Советского Союза заплатили непомерно высокую цену, которая и до сих пор терзает память наследников Великой Победы 1945 г.

Список литературы

1. Белые пятна – черные пятна. Сложные вопросы в российско-польских отношениях. Москва: Пресс. 2010. с. 153
2. Там же с. 153
3. Там же с. 156
4. Там же с. 156
5. История дипломатии. М. 1945. Госполитиздат. сс. 689, 690
6. Белые пятна… с. 157
7. Дипломатический словарь. Т. 2. М. 1950. Сс. 699-700
8. Путин В.В. 75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим. 19 июня 2020 URL: http://www.kremlin.ru/events/president/news/63527 (дата обращения: 01.10.2020) с.7
9. Никонов В.А. Российская Матрица. М. Русское слово. 2014. С. 606
10. Там же с. 606
11. Путин В.В. ук. соц. с. 10
12. Никонов В.А. ук. соц. с. 610
13. Путин В.В. ук. соц. с. 12
14. Там же с. 15

Статья публикуется с любезного согласия В.Я.Швейцера и представляет собой авторскую версию статьи «СССР и Германия в контексте событий 1920-1930 годов»

Первая публикация в оригинале: http://www.sov-europe.ru/images/pdf/2020/6-2020/Shveitser-6-20.pdf

Первоначально статья опубликована в журнале «Современная Европа», 2020, №6 и продолжает тему исследования, которая была начата автором в предыдущем номере журнала: Швейцер В.Я. СССР и Германия в контексте событий 1920‒1930-х годов. Современная Европа, 2020, № 5, с. 193‒203. DOI: http://dx.doi.org/10.15211/soveurope52020193203

© Швейцер Владимир Яковлевич ‒ д.и.н., главный научный сотрудник, руководитель Отдела социальных и политических исследований Института Европы РАН.